— Ты ее любишь, — говорит Аято. Он смотрит Канеки в глаза, но не может ничего в них прочесть.
Ждать ответа от Канеки — глупо, он часто молчит, иногда улыбается так, что Аято будто ознобом пробирает. Он сдувает со лба мешающую челку и тянет его руку вверх, подносит пальцы к губам, лижет твердые, загрубевшие подушечки. От Канеки пахнет сладким и вкусным — он всегда такой, его запах приятнее всего на свете.
Аято облизывает ладонь, обхватывает губами указательный палец до первой фаланги и прикусывает зубами. Это пока что намек, Канеки не может не знать. Он хмурится, между его бровей пролегает морщинка, к уголкам губ стекает угрюмая складка.
Аято выпускает его палец изо рта, облизывает губы, сглатывает скопившуюся слюну.
— Любишь, — повторяет Аято. Он вспоминает, как Канеки прижимал к себе Тоуку там, на крыше, как он ломал ему пальцы за нее. Как не захотел убивать Аято. Из-за нее.
Стоит закрыть глаза на секунду, как эта картинка появляется снова. Аято и рад бы забыть, но не получается. Внутри кольцами сворачивается злость пополам с возбуждением. А, может, это и не злость, что-то другое, то, чему Аято не может подобрать названия. Он прижимается губами к его запястью, проводит языком влажную полосу до локтя, и Канеки дергает рукой:
— Прекрати, щекотно.
— Заставь меня перестать, — предлагает Аято. Он знает, что Канеки не станет, но это не отменяет того, что он может. Это возбуждает еще больше.
Теперь Аято целует его голую грудь, легонько прикусывает кожу, стараясь держать себя в руках — не укусить по-настоящему. Запах Канеки сводит с ума, дурманит и не дает сосредоточиться. Канеки здесь, рядом. позволяет прикасаться к себе, и в то же время — далеко, там, на крыше, прижимает полумертвую Тоуку к себе. И разница между ними очевидна.
— Ты ее любишь, — задыхаясь говорит Аято, сжимает кулак, готовый ударить.
Аромат пьянит и заставляет забыться, он сводит с ума, наверное, поэтому Аято и говорит все это. Он всего лишь сошел с ума.
— Люблю, — соглашается Канеки, наконец, переводит на него глаза. И в них плещет темное, опасное, и у Аято низ живота опаляет жаром. Он бьет сильно, с замахом, и Канеки перехватывает его кулак. — И ты ее любишь. Она твоя сестра.
Перед глазами Аято вспыхивает картинка: Канеки осторожно прижимает к груди окровавленную Тоуку.
Канеки, еще мгновение назад такой ленивый и расслабленный, вдруг выворачивается из-под Аято и опрокидывает его на спину. Он стонет чуть слышно, и Канеки прижимается губами к его губам — и не поймешь, целует или кусает. Его ладонь скользит к паху, сжимает сквозь одежду, и Аято прошивает удовольствием. Губы щиплет, дыхания не хватает и кружится голова от возбуждения и сладкого-сладкого запаха.
Канеки там и Канеки здесь — разница слишком очевидна.
Тот тянет Аято за волосы, заставляет снова посмотреть в глаза, и он понимает: по-разному. Канеки любит их по-разному. Это как удар под дых, разом вышибает все мысли. Аято хрипло дышит, хмурится — Канеки внимательно наблюдает, пытается прочесть на его лице мысли что ли? — и закусывает губу, а потом обхватывает лицо Канеки ладонями и снова утягивает в поцелуй.
— Ты ее любишь, — говорит Аято. Он смотрит Канеки в глаза, но не может ничего в них прочесть.
Ждать ответа от Канеки — глупо, он часто молчит, иногда улыбается так, что Аято будто ознобом пробирает. Он сдувает со лба мешающую челку и тянет его руку вверх, подносит пальцы к губам, лижет твердые, загрубевшие подушечки. От Канеки пахнет сладким и вкусным — он всегда такой, его запах приятнее всего на свете.
Аято облизывает ладонь, обхватывает губами указательный палец до первой фаланги и прикусывает зубами. Это пока что намек, Канеки не может не знать. Он хмурится, между его бровей пролегает морщинка, к уголкам губ стекает угрюмая складка.
Аято выпускает его палец изо рта, облизывает губы, сглатывает скопившуюся слюну.
— Любишь, — повторяет Аято. Он вспоминает, как Канеки прижимал к себе Тоуку там, на крыше, как он ломал ему пальцы за нее. Как не захотел убивать Аято. Из-за нее.
Стоит закрыть глаза на секунду, как эта картинка появляется снова. Аято и рад бы забыть, но не получается. Внутри кольцами сворачивается злость пополам с возбуждением. А, может, это и не злость, что-то другое, то, чему Аято не может подобрать названия. Он прижимается губами к его запястью, проводит языком влажную полосу до локтя, и Канеки дергает рукой:
— Прекрати, щекотно.
— Заставь меня перестать, — предлагает Аято. Он знает, что Канеки не станет, но это не отменяет того, что он может. Это возбуждает еще больше.
Теперь Аято целует его голую грудь, легонько прикусывает кожу, стараясь держать себя в руках — не укусить по-настоящему. Запах Канеки сводит с ума, дурманит и не дает сосредоточиться. Канеки здесь, рядом. позволяет прикасаться к себе, и в то же время — далеко, там, на крыше, прижимает полумертвую Тоуку к себе. И разница между ними очевидна.
— Ты ее любишь, — задыхаясь говорит Аято, сжимает кулак, готовый ударить.
Аромат пьянит и заставляет забыться, он сводит с ума, наверное, поэтому Аято и говорит все это. Он всего лишь сошел с ума.
— Люблю, — соглашается Канеки, наконец, переводит на него глаза. И в них плещет темное, опасное, и у Аято низ живота опаляет жаром. Он бьет сильно, с замахом, и Канеки перехватывает его кулак. — И ты ее любишь. Она твоя сестра.
Перед глазами Аято вспыхивает картинка: Канеки осторожно прижимает к груди окровавленную Тоуку.
Канеки, еще мгновение назад такой ленивый и расслабленный, вдруг выворачивается из-под Аято и опрокидывает его на спину. Он стонет чуть слышно, и Канеки прижимается губами к его губам — и не поймешь, целует или кусает. Его ладонь скользит к паху, сжимает сквозь одежду, и Аято прошивает удовольствием. Губы щиплет, дыхания не хватает и кружится голова от возбуждения и сладкого-сладкого запаха.
Канеки там и Канеки здесь — разница слишком очевидна.
Тот тянет Аято за волосы, заставляет снова посмотреть в глаза, и он понимает: по-разному. Канеки любит их по-разному. Это как удар под дых, разом вышибает все мысли. Аято хрипло дышит, хмурится — Канеки внимательно наблюдает, пытается прочесть на его лице мысли что ли? — и закусывает губу, а потом обхватывает лицо Канеки ладонями и снова утягивает в поцелуй.
Закрывать глаза больше не страшно.
з-к
А.